Книга Время лохов [СИ] - Игорь Анатольевич Безрук

и прошептал на ухо Ирине:

— Я хочу тебя. Всю тебя хочу. Ласкать, обнимать, целовать.

Ирина, как кошка, легко соскользнула с моих колен.

— Ладно, только погаси, пожалуйста, свет, и отвернись. Не смотри, я сама разденусь.

— Может, в прихожей оставить немного, не то мы совсем растворимся в темноте, потеряемся.

— Оставь и отвернись.

Ирина отошла к краю дивана, стала стягивать с себя джинсы, но разве любопытство можно сдержать? Я обернулся, но увиденное только свело на нет все мое ранее возникшее желание. Под джинсами у Ирины оказались простые бабские панталоны, которые обычно носят пожилые женщины. И один вид этих панталон сразу перевернул все в моей душе — что за натура у меня такая? Я всегда считал себя эстетом, всегда любовался округлыми формами женской фигуры, упивался каждым бугорком, каждой впадинкой, насыщался прикосновениями к ним, а тут немыслимый с понятием девичьего тела атрибут в одно мгновение разрушил во мне любование и словно выключил все возникшие до этого желания.

Ирина сняла колготы, трусики, аккуратно сложила их на стоящем рядом с диваном кресле, потом обернулась, увидела, что я смотрю на нее, поняла, что я смотрел и до этого и наверняка заметил панталончики, которые она как можно тщательнее свернула и накрыла джинсами. Она увидела, что мой взгляд изменился, в нем появилась какая-то растерянность, пустота, особо пугающая в полумраке.

— Мне нельзя простужаться. По-женски, — стала оправдываться она. — Ну, ты понимаешь.

— Да-да, — глухо сказал я.

Ирина подошла ко мне, стала целовать в губы, я отвечал ей, но как-то потерянно, сухо. Она прилегла на диван, я рядом, продолжая целовать ее тело, чувствуя, как она загорается, но я, казалось, ничего больше не чувствовал: перед глазами упорно стояла картина Венеры, стягивающей с себя бабские панталоны. Беда с этими эстетами!

Ирина потянула меня на себя, Я полностью накрыл ее своим широким телом. Она задвигалась подо мной, завилась вьюном, жарко задышала, быстро поплыла, хотя я еще и наполовину не восстал. О такой женщине только мечтать! Едва я прикоснулся к низу ее живота, Ирина снова задрожала и снова поплыла, издав протяжный гортанный звук и крепко прижав меня к себе.

— Подожди, подожди, хватит.

Я попробовал пошевелиться, выбраться из ее объятий, но она снова крепко сжала меня руками и ногами:

— Тихо, тихо, не шевелись.

— Почему? — удивился я.

— Не надо, — сказала она, не раскрывая глаз. — Больше не надо, а то я привыкну, — что тогда буду делать?

Я с удивлением посмотрел на лицо Ирины с закрытыми глазами, по-ангельски просветленное. Мне было непонятно, почему она сознательно лишает себя удовольствия? Много ли у нее радости в жизни?

— Почему? — снова спросил я. И Ирина, открыв глаза, ответила:

— У меня не так уж часто происходит подобное. Последний раз, наверное, с год или больше назад. Не хочу привыкать. Знаешь, как потом тяжело по ночам. Особенно, когда это начинает тебе сниться, тебя изводить.

Я знал. В своих снах я со многими занимался любовью. Рядом спала Лида, но я изменял ей во сне с другими. И чувство это охватывало меня целиком. С Лидой давно уже такого не случалось.

— Тебе было хорошо? — спросила, окончательно придя в себя, Ирина.

— Да, малышка, — прикоснулся я губами к ее губам. Ирина ответила на поцелуй.

— Может, все-таки еще?

— Нет-нет, лучше в другой раз, ладно? На сегодня и так выше крыши. Подружка вывернет меня наизнанку, выуживая подробности, — затрещала, как раньше, отряхнув перышки, Ирина.

Я, отодвинувшись в сторону, залюбовался ею. Она лопотала и лопотала, устремив глаза в потолок, а я смотрел на нее и снова водил пальцами по краю ее губ, подбородка, скул, бровей, опускался к шее, ключицам, переходил к плечам, рукам, груди. Хотел, казалось, навсегда запечатлеть в сознании мгновение, которое неторопливо наполняло мою душу, делало ее счастливой. Кто знает, может, в дальнейшем этих мгновений больше не будет, и может, ограничивая себя в желаниях, Ирина права: воспоминания о них наполняют одних счастьем, других — болью. Я не хотел, чтобы минуты счастья превратились в моей памяти в минуты боли и сожаления. Боли об утраченном, невосполнимом, очередной раной в сердце.

— Ой, слушай, это что уже: без пятнадцати двенадцать? У тебя правильно идут часы? — неожиданно всполошилась Ирина, случайно бросив взгляд на неоновый циферблат настольных часов напротив.

— Да вроде правильно шли.

— Офигеть! Подруга меня поедом съест! Вставай скорее — нужно идти! — вскочила она с дивана и стала суматошно одеваться.

— Да не торопись ты, как оголтелая. Тут идти — от силы минут пятнадцать, успеем. А то, может, передумаешь, останешься? Сама же говорила: подруга твоя классная, если что — прикроет.

— Да что ты такое говоришь! Ты совсем не знаешь Катьку: она спать не ляжет, будет ждать меня и волноваться. Я же сказала ей, что буду до двенадцати. Не подводила еще ни разу!

— Так может, позвонишь ей. Скажешь, что придешь утром.

Ирина так грозно нахмурила брови, что я сразу поднял вверх обе руки.

— Ладно, ладно, сдаюсь. Собраться — сорок пять секунд.

Я встал, быстро натянул брюки, свитер, куртку, и мы пулей вылетели из дома в ночь.

Такой легкости я давно не ощущал. Ирина тоже словно парила над землей. К дому ее подруги мы домчались в считанные минуты. Ирина нажала на кнопку домофона, и вскоре он затрещал.

— Это я, — звонко сказала она в домофон. Оттуда раздался лишь слабый скрежет. Щелкнул дверной замок, дверь отворилась.

— Ну что: пока? — сказал я на прощанье.

— Пока! — подскочила ко мне Ирина и чмокнула в губы.

— Увидимся еще?

— Может быть, — кокетливо ответила она, потом тесно прижалась ко мне и прошептала в ухо: — Мне было очень хорошо сегодня.

Она потерлась щекой о мою куртку.

— Я рад, — сказал я.

— Пока-пока! — Ирина легкой птичкой впорхнула в подъезд. Дверь за ней захлопнулась.

— Пока-пока, — произнес я, усмехаясь. «Вот трещотка, — подумал, — но сколько эмоций!» Я не помню, чтобы у Лиды хоть раз со мной проявилось нечто подобное, о